Бранка:
Позвольте, я буду с вами грубоватой, а то мне эти реверансы поперёк горла уже.
Морриган:
Любовь — это слабость. Любовь — это рак, который разрастается внутри человека и принуждает его делать глупости. Любовь — это смерть. Любовь, о которой ты мечтаешь — это то, что для человека важней всего, важней даже самой жизни. Мне такая любовь не ведома. Мне ведома страсть. Уважение равных. Нечто куда более ценное.
Морриган:
Любовь — это плод, который портится, не успев созреть, кислый плод лишь со смутным намёком на прежнюю сладость.
Лелиана, Морриган:
— Тогда мне непонятно, почему он покинул свои творения. По-моему, это чудовищная безответственность.
— Он покинул нас, потому что мы захотели идти собственным путём, пускай даже самим себе во вред, а он не в силах был взирать на это.
— Но откуда тебе это знать? У него самого ведь не спросишь. Быть может, он просто ушёл к новому творению, а старое бросил как удручающую ошибку, о которой лучше забыть.
— Мне не нужно это знать, потому что у меня есть вера. Я верю в него и чувствую его надежду и любовь.
— Вера. Как быстро те, кто не может ответить на вопрос, вспоминают это слово.
Морриган, Лелиана:
— Стало быть, всё это лишь игра случая? И то, что мы все оказались здесь — одно только счастливое совпадение?
— Бесполезно и пытаться поставить порядок выше хаоса. Природа по самой своей натуре хаотична.
Морриган, Лелиана:
— Морриган, мне бы хотелось узнать… веришь ли ты в Создателя?
— Конечно, нет. Мне не свойственен примитивный страх перед луной, а потому не приходится верить в сказки, чтобы спать по ночам.
Морриган, Алистер:
— Говорят, когда-то в Ферелдене был король, который так пускал слюнки при мысли о своей обожаемой особе, что при нем постоянно находился особый слуга — утирал его величеству подбородок.
— Ты все это выдумала.
— Вовсе нет. Короли древности были бы рады, что их потомок недалеко ушел от своих благородных корней.
Алистер, Морриган:
— Зарумянился я от страха, что ты высосешь из меня всю кровь после того, как покончишь с ним.
— Алистер, если б мне захотелось что-то у тебя пососать, ты узнал бы об этом первым.
Стэн, Шейла:
— Полагаться на слова людей — верх глупости.
— Они такие невежественные и слабые, даже лучшие из них.
— В Пар-Волене есть похожее создание. Его называют обезьяна. При испуге оно дико орет и кидается испражнениями.
— О, как это похоже на людей. Они, случаем, не родственники?
— Вполне возможно.
Алистер, Серый Страж:
— Слушай, ты же всю жизнь был храмовником. Выходит, у тебя никогда этого не было?
— Не было? Чего не было?
— Ну, ты меня понимаешь… Ну, этого.
— Я не понимаю, о чем ты! Чего «этого» я не пробовал?
— Не держи меня за дуру! Ты когда-нибудь занимался этим?
— Чем?! Ааа… Лизал ли кувалду на морозе? А ты?
Стэн, Лелиана:
— Прекрати это.
— Прекратить что?
— Смотреть на меня и хихикать!
— Ты такой большой и грозный. Сразу и не подумаешь, что ты такой добряк.
— Хватит! Я воин Бересеада! Я не добряк!
— Добряк.
— Ненавижу людей.
Алистер, Зевран:
— Ты же убиваешь! За деньги!
— И каждый вечер прошу Создателя отпустить мои грехи. Что я, по-твоему, чудовище какое?
— Но ты же потом совершаешь те же самые грехи.
— Создатель меня ни разу не упрекнул. Чего ж тебе надо?
Морриган:
Любовь и красота уходят. Смысла нет в них. Во власти же он есть.
Алистер, Серый Страж, Дункан:
— Если король Кайлан желает, чтобы Серые Стражи позаботились о сигнальном огне, Серые Стражи это сделают.
— Я всё понял. Всё понял, но знайте — если король захочет, чтобы я вырядился и сплясал ремигольд, я пас. И не важно, положит это конец Порождениям Тьмы или нет.
— Хотела бы я на это посмотреть.
— Ну, может, для тебя я и сплясал бы, но только если платье будет красивое.
Алистер:
Для этого я и существую. Рассказывать горькую правду и острить в промежутках.
Сэр Брайант:
Только дураки сражаются за право стать хозяином дома, который охвачен огнём.
Валендриан:
Я бы сказал, что умение держать меч в ножнах подчас ценнее умения держать его в руке.
Лелиана:
Смерть — это лишь начало нового. Каждый должен однажды сбросить свою земную оболочку и выпустить душу на свободу.
Стэн:
Если ты не ведаешь за собой ничего, достойного сожаления, значит, у тебя либо завидно избирательная память, либо жалкая жизнь.
Флемет:
О, сожаления мне хорошо знакомы. Не увязай в них. Подпустишь близко к сердцу — и они отравят душу.
Йозефус:
Жизнь неразрывно связана со смертью. Со временем приходит конец всем материальным вещам, и конец этого в свою очередь становится началом нового.
Логейн:
На войне нет невиновных, есть только живые и мертвые, и у каждого из них своя вина.
Сестра Петрин, Ученый Церкви:
Нет лучшего способа подтолкнуть кого-то к дурному, как запретить ему делать это.
Торрин:
Если хочешь изменить мир, лучше приступай к этому немедленно. Работы у тебя будет невпроворот.
Огрен, Алистер:
— Ну что, с начальством стало быть?
— Что-что?
— Покувыркался, говорю, с начальством?
— Не понимаю…
— Траву, говорю, помял?
— О чем ты?!
— Порезвился, если хочешь.
— О чем ты говоришь?!
— Попрыгал лежа, поездил на двуногой лошадке, поиграл в зверя с двумя спинами?!
— Ты это все прямо сейчас придумал?
— Не-а, всю жизнь собирал…