Чёрный юмор в кино

Черный юмор — это особая форма комического, которая находит смешное в том, что традиционно считается табуированным, трагическим или пугающим: смерть, война, болезнь, насилие, социальные катастрофы. Французский сюрреалист Андре Бретон, который ввел термин humour noir в 1930-х годах, определял его как высшее восстание духа. В 1940 году всё тот же Бретон канонизировал термин в своём труде Anthologie de l'humour noir. Это скорее не издевательство над чужим горем, а сложный психологический механизм, позволяющий человеку сохранить рассудок перед лицом абсурда и ужаса существования.

Черный юмор остается юмором именно потому, что он выполняет главную функцию комического: создает когнитивный диссонанс, неожиданное сопоставление несопоставимого, которое вызывает смех как защитную реакцию. Зигмунд Фрейд в своей работе «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1905) писал, что юмор — это способ экономии эмоциональных затрат, позволяющий не тратить энергию на страдание. Черный юмор доводит этот принцип до предела, заставляя смеяться там, где логично было бы плакать или ужасаться. Это искусство, потому что требует тончайшего баланса. Слишком много цинизма — и шутка превращается в жестокость. Слишком мало смелости — и она теряет свою провокационную силу. Черный юмор работает на грани, и именно это делает его художественно значимым. Он заставляет аудиторию одновременно смеяться и чувствовать дискомфорт, создавая уникальное эстетическое переживание, которое невозможно получить от других форм искусства.

Сейчас попробую объяснить ломанным языком на примерах культовых и известных лент, как это работает и с чем это едят.

Черный юмор появился в кино практически с момента его зарождения, хотя и в завуалированных формах. Уже в немом кино Чарли Чаплина можно найти элементы темной комедии. Его Бродяга часто оказывается в отчаянных, почти трагических ситуациях, но находит в них повод для смеха. Однако настоящий прорыв черного юмора в мейнстримный кинематограф произошел после Второй мировой войны.

Травма войны, Холокост, атомная бомба. Всё это создало культурный контекст, в котором традиционные формы юмора казались слишком неуместными. Люди нуждались в способе говорить о немыслимом, и черный юмор стал этим языком.

Один из первых явных примеров: британская комедия Добрые сердца и короны (1949), где герой методично убивает восемь родственников, чтобы получить титул, и всё это подается с изысканной иронией.

В 1957 году появился фильм Мост через реку Квай Дэвида Лина, который, не являясь комедией, содержал элементы мрачной иронии в изображении абсурдности военной машины. Но настоящим манифестом черного юмора в кино стал Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу (1964) Стэнли Кубрика. Фильм превратил ядерный апокалипсис в фарс, показывая генералов и политиков как безумцев, играющих с судьбой человечества. В разгар Холодной войны, когда угроза ядерной войны была реальной, Кубрик предложил смеяться над страхом вместо того, чтобы парализовать им людей.

Темы, которые затрагивали ранние фильмы с черным юмором, были напрямую связаны с травмами эпохи: война, смерть, тоталитаризм, бессмысленность бюрократии, абсурд власти. Британское кино особенно преуспело в этом жанре. Фильмы студии Ealing, такие как Божественное создание (1955) или Человек в белом костюме (1951), использовали темный юмор для критики социальных институтов. Так или иначе фильмы Ealing часто балансируют между социальной сатирой и черным юмором, а не полностью принадлежат последнему.

Исследования психологов подтверждают, что черный юмор выполняет важную терапевтическую функцию. В 2017 году в журнале Cognitive Processing было опубликовано исследование австрийских ученых под руководством Ульрике Вильингер, которое показало, что люди, предпочитающие черный юмор, обладают более высоким уровнем интеллекта и эмоциональной стабильности, а также демонстрируют меньшую агрессию и лучший эмоциональный контроль. Способность смеяться над мрачными темами коррелирует с лучшей способностью справляться со стрессом.

Другое исследование, проведенное в Университете Цюриха и опубликованное в журнале Psychotherapy в 2018 году, показало, что юмор, в том числе и черный, активирует области мозга, связанные с обработкой эмоций и когнитивной гибкостью. Когда мы смеемся над чем-то пугающим, мы фактически переосмысливаем угрозу, делаем ее менее опасной в нашем восприятии. Это механизм психологической защиты, который позволяет не отрицать реальность, но изменить к ней отношение.

Профессор психологии Род Мартин из Университета Западного Онтарио, автор книги Психология юмора, отмечал: Юмор позволяет нам дистанцироваться от болезненных эмоций, не подавляя их. Черный юмор особенно эффективен в ситуациях, когда проблема неразрешима — он не решает её, но делает возможным жить с ней. Это объясняет, почему черный юмор так распространен среди врачей, военных, полицейских, пожарных и других людей, которые ежедневно сталкиваются со смертью и страданиями. Для них это не признак бесчувственности, а способ психологического выживания.

Кино, используя черный юмор, переносит этот защитный механизм на экран, давая зрителям возможность проработать собственные страхи и травмы в безопасной среде. Просмотр фильма с черным юмором — это своего рода коллективная терапия, где мы вместе смеемся над тем, что в одиночку могло бы нас сломать.

Оливер Стоун, снимая «Взвод»(1986), опирался на собственный опыт участия во Вьетнамской войне. Фильм известен своим жестким реализмом, но в нем есть моменты едкого черного юмора, отражающего то, как солдаты справлялись с кошмаром войны. Сцены, где солдаты курят марихуану, слушают музыку и пытаются сохранить остатки человечности среди хаоса, перемежаются с изображением зверств, которые они же совершают. Юмор здесь не развлекает, ведь никто не говорил, что черный юмор — это весело. Он показывает механизм отчуждения, когда смех становится единственным способом не сойти с ума.

Особенно показательна сцена в деревне, где солдаты, напряженные и перепуганные после потерь, начинают терроризировать мирных жителей. Один из них заставляет вьетнамца танцевать, стреляя в ноги перед ним. Это не комедия, но в этом есть извращенная театральность, попытка превратить ужас в игру, чтобы сделать его выносимым. Стоун не оправдывает это, но он показывает психологическую механику деградации.

Цельнометаллическая оболочка(1987) Стэнли Кубрика идет еще дальше в использовании черного юмора. Первая часть фильма посвящена тренировочному лагерю и построена на жестоких, унижающих шутках сержанта Хартмана, которого играет настоящий бывший сержант-инструктор Корпуса морской пехоты США Ли Эрми. Его монологи — это поток оскорблений, сексуальных метафор и военного абсурда, доведенного до гротеска. Я строг, но справедлив. В армии нет расизма. Здесь все одинаково бесполезны, — кричит он, и в этой реплике сконцентрирована вся суть военной машины, стирающей индивидуальность.

Кубрик показывает, как армия использует черный юмор как инструмент дегуманизации. Солдаты маршируют, распевая песню из Клуба Микки Мауса, готовясь убивать. На каске Джокера соседствуют надпись «Born to Kill» и значок мира. Это не цинизм. Это демонстрация того, как система превращает людей в машины для убийства, используя смех как смазку для этого механизма.

Вторая часть фильма, действие которой происходит во Вьетнаме, продолжает эту линию. Журналисты военной газеты Звезды и полосы пишут пропагандистские истории о войне, превращая трагедию в фарс. Сцена, где подразделение попадает под обстрел снайпера и солдаты один за одним погибают, пытаясь спасти раненых товарищей, завершается откровением: снайпер — молодая вьетнамская девушка. Её умоляющий взгляд и последующее хладнокровное убийство — это кульминация черного юмора фильма, где ирония войны достигает апогея.

Критики и зрители встретили оба фильма неоднозначно. Взвод получил «Оскар» за лучший фильм, но многие ветераны отмечали, что именно моменты черного солдатского юмора были наиболее точными в передаче атмосферы войны. Цельнометаллическую оболочку же обвиняли в чрезмерном цинизме, но со временем фильм стал культовым именно благодаря своему безжалостному, ироничному взгляду на войну. Ветеран Густав Хасфорд, написавший книгу, по которой снят фильм, сам использовал черный юмор как способ справиться с посттравматическим стрессовым расстройством.

Хартман выдаёт базу (Гоблин на озвучке)

Доктор Хаус (2004-2012) превратил черный юмор в диагностический инструмент. Грегори Хаус, которого играет Хью Лори, это воплощение циничного врача, для которого пациенты — это головоломки, а не люди. Его фирменные реплики стали мемами: «Все врут», «Пациент — идиот».

В одном из эпизодов, когда коллеги обсуждают умирающего пациента, Хаус в своем фирменном цинизме говорит что-то типа: Если мы не торопимся, это будет некролог, а не история болезни.

Но черный юмор Хауса не простая грубость. Сериал показывает, что за цинизмом скрывается механизм выживания. Хаус страдает от хронической боли после инфаркта мышцы бедра, зависим от обезболивающих, одинок и несчастен. Его сарказм — это броня, защищающая от эмоционального выгорания и собственного отчаяния. В серии Три истории (сезон 1, серия 21) раскрывается, что его цинизм усилился после того, как врачи приняли неправильное решение, к которому он тоже имеет отношение, о его лечении, и он потерял часть мышечной ткани ноги.

Создатель сериала Дэвид Шор в одном из интервью говорил: Мы хотели показать, что врачи — это не святые. Они используют юмор, часто очень темный, чтобы справиться с тем, что видят каждый день. Это не делает их плохими людьми, это делает их людьми.

Исследования подтверждают это: опрос врачей, проведенный в 2011 году и опубликованный в British Medical Journal, показал, что большинство врачей используют черный юмор в профессиональном общении, и большинство считают его необходимым для психического здоровья.

Клиника (2001-2010) использует черный юмор иначе. Здесь он показан через призму молодых врачей, которые только учатся справляться со смертью. Сериал балансирует между комедией и драмой, и именно черный юмор служит мостом между этими регистрами. В 4 серии 1 сезона три стажера сталкиваются с тем, что все их пациенты умирают в течение дня. Юмор здесь служит контрапунктом к трагедии, показывая, как молодые врачи пытаются справиться с осознанием собственной беспомощности.

Особенно запоминается Мой обед/My Lunch (сезон 5, серия 20), где три пациента умирают из-за медицинской ошибки. Эпизод начинается в привычной комедийной манере, но постепенно темнеет, и черный юмор уступает место чистому отчаянию. Доктор Кокс, обычно саркастичный и циничный персонаж, переживает эмоциональный кризис. Этот эпизод показывает границы черного юмора: момент, когда он больше не помогает, и нужно позволить себе просто чувствовать боль.

Зрители обоих сериалов часто отмечали, что черный юмор помог им справиться с собственным опытом болезни или потери близких. На форумах фанатов Доктора Хауса можно найти множество свидетельств людей, которые говорят, что сарказм Хауса помог им пережить тяжелую болезнь, позволил не видеть себя жертвой. Один пользователь писал: Когда мне поставили диагноз «рак», я начал смотреть Доктора Хауса и впервые за месяцы засмеялся. Хаус не жалел своих пациентов, и это помогло мне перестать жалеть себя.

Декстер (2006–2013) — это история серийного убийцы, который убивает других убийц. Сериал построен на черном юморе, который проистекает из внутреннего монолога главного героя. Декстер Морган, которого играет Майкл Холл, постоянно комментирует абсурдность своей двойной жизни: днем он эксперт по брызгам крови в полиции Майами, ночью — линчеватель.

Сегодня день пончиков в офисе. Если бы люди знали, какие у меня настоящие пристрастия... — типичная реплика из его внутреннего монолога.

Черный юмор в Декстере работает на нескольких уровнях. На одном он создает когнитивный диссонанс: мы симпатизируем серийному убийце, потому что он смешной, самоироничный и очень милый. На другом он позволяет исследовать темную сторону человеческой натуры без моральной паники. Декстер не монстр, а человек с травмой, который научился направлять свои импульсы в социально приемлемое русло. Создатель сериала Джеймс Манос-младший объяснял это примерно так: Мы хотели показать, что в каждом из нас есть темные импульсы. Декстер — это их персонификация. А юмор позволяет нам смотреть на это без ужаса, с любопытством. Сериал был феноменально успешен, что говорит о готовности аудитории смеяться над убийством, если оно правильно упаковано.

Во все тяжкие (2008-2013) использует черный юмор более тонко. Трансформация Уолтера Уайта из учителя химии в наркобарона сопровождается моментами абсурдного комизма. Сцена, где Уолтер и Джесси пытаются растворить труп в ванной, и останки проваливаются через потолок, это гротеск, вызывающий одновременно смех и отвращение. Создатель сериала Винс Гиллиган говорил, что ему близка традиция черного юмора и морального абсурда, характерная для фильмов Кубрика и братьев Коэн, и эти отсылки явно чувствуются в сюжете сериала. Особенно показателен персонаж Сола Гудмана (игра слов S'all Good Man — всё хорошо, чувак), адвоката-пройдохи, который превращает преступный мир в фарс. Его рекламные ролики, где он одет в костюм статуи Свободы, обещая лучшую защиту, это комментарий к коммерциализации юстиции. Черный юмор здесь служит социальной критике.

Сопрано (1999-2007) революционизировал телевидение, превратив мафиозного босса в персонажа, который ходит к психотерапевту. Тони Сопрано, которого играет покойный Джеймс Гандольфини, это воплощение противоречий: он любящий отец и жестокий убийца, он страдает от панических атак и заказывает убийства. Черный юмор пронизывает каждый эпизод, создавая сюрреалистическую атмосферу, где обсуждение убийства может прерваться спором о том, где лучше купить габагул (итальянскую колбасу).

Дэвид Чейз, создатель сериала, сознательно использовал черный юмор, чтобы усложнить моральные суждения зрителей. В 3 сезоне 11 серии двое гангстеров теряются в зимнем лесу, пытаясь убить русского, который неожиданно оказывается живучим. Эпизод напоминает абсурдистскую комедию Беккета, где насилие превращается в фарс. Как отмечал критик Мэтт Золлер Зайц, Чейз последовательно показывал гангстеров не как романтических героев или чудовищ, а как жалких и смешных людей, застрявших в абсурдной системе.

Все три сериала вызывали споры о моральности изображения антигероев. Некоторые критики обвиняли создателей в романтизации насилия. Но понимающие суть люди указывали, что черный юмор — это как раз то, что не позволяет героизировать преступников. Когда мы смеемся над Декстером, пытающимся притвориться нормальным на детском утреннике, или над Уолтером Уайтом, который не может придумать псевдоним лучше, чем Хайзенберг, мы видим их слабость и абсурдность их выборов.

События 11 сентября 2001 года стали большим разрывом в американской культуре, и вопрос о том, можно ли шутить о терактах, стал предметом острых дебатов. Комик Гилберт Готтфрид был освистан на благотворительном вечере через несколько недель после трагедии за шутку о полетах в Нью-Йорк. Журнал The Onion, известный своим черным юмором, выпустил номер с заголовком Holy Fucking Shit: Attack on America («Святое дерьмо: атака на Америку»), который стал одним из самых продаваемых в истории издания.

В кино и на телевидении тема 9/11 долго оставалась табуированной для черного юмора.

Фильм Жутко громко и запредельно близко(2011) был полностью серьезным, почти сентиментальным. Но постепенно граница сдвигалась. Сериал Спаси меня(2004-2011) о пожарных Нью-Йорка, переживших 9/11, использовал черный юмор как способ справиться с посттравматическим стрессом. Главный герой Томми Гэвин, потерявший в терактах многих коллег, использует саркастические шутки и самоуничижительный юмор как защиту от боли.

Создатель сериала Дэннис Лири, сам выходец из семьи пожарных, говорил что-то типа: Черный юмор — это не неуважение к погибшим. Это способ, которым спасатели справляются с невыносимым. Если бы они не шутили, они бы все покончили с собой. Это подтверждается исследованиями: психологи, работавшие со спасателями после 9/11, отмечали, что те, кто сохранял способность к черному юмору, реже страдали от тяжелых форм ПТСР.

Мультсериал Южный Парк одним из первых обратился к теме напрямую в эпизоде У Осамы бин Ладена вонючие штаны (7 ноября 2001), вышедшем уже в ноябре того же года. Создатели Трей Паркер и Мэтт Стоун превратили бин Ладена в карикатурного злодея из мультфильмов, которого побеждает Картман. Это был способ лишить террориста ореола страха, показать его смешным и жалким.

Позже Южный Парк выпустил эпизод Тайна какашки в писсуаре (2006), где осмеивались конспирологические теории о 9/11. Черный юмор здесь служил инструментом рационального мышления, высмеивая параноидальные фантазии. Критики обвиняли сериал в бесчувственности, но защитники указывали, что юмор помог многим людям справиться с иррациональным страхом терроризма, который парализовал общество.

Фильм «Четыре льва» (2010) британского режиссера Криса Морриса пошел еще дальше, превратив в комедию историю группы террористов-джихадистов, планирующих теракт в Лондоне. Фильм вызвал скандал еще до выхода, но после премьеры получил признание критиков именно за то, что лишил террористов романтического ореола, показав их как клоунов, застрявших в идеологическом абсурде. Позиция Морриса выглядела понятной: террористы хотят, чтобы мы их боялись. Смех — это отказ бояться.

Современный мир характеризуется тем, что социологи называют кризисом смысла. Экономическая нестабильность, климатические изменения, пандемия COVID-19, политическая поляризация — всё это создает ощущение беспомощности и абсурдности существования. Именно в этом контексте черный юмор переживает расцвет, особенно среди молодого поколения.

Исследование Pew Research Center 2021 года показало, что представители поколения Z (зумеры, родившиеся после 1997 года) чаще, чем предыдущие поколения, используют черный юмор и мемы о депрессии, тревожности и экзистенциальном отчаянии. Мемы типа I want to die («Хочу умереть»), украшенные милыми картинками, или шутки о том, что жизнь — это боль, стали нормой интернет-культуры. Это не признак тотальной депрессии, а способ коллективного совладания с ней.

Психолог и исследователь интернет-культуры Уитни Филлипс писала, что молодые люди используют черный юмор, чтобы создать солидарность в своем страдании, и когда ты шутишь о депрессии, ты сигнализируешь другим: я тоже это чувствую, ты не один. Это форма взаимной поддержки, которая работает лучше, чем сентиментальные призывы «держись» или «всё будет хорошо».

Кино и сериалы последних лет отражают этот сдвиг. Фильм «Джокер»(2019) Тодда Филлипса — это история человека, чья депрессия и социальная изоляция трансформируются в насилие через призму черного юмора. Артур Флек страдает от неконтролируемого смеха, который возникает в самых неподходящих ситуациях. Это буквализация идеи, что смех может быть симптомом боли, а не радости. Фильм вызвал споры о том, не романтизирует ли он насилие, но для многих зрителей он стал способом осмыслить собственное отчуждение и гнев.

Сериал «Конь БоДжек» (2014–2020) — это анимационное шоу о депрессивной говорящей лошади, бывшей звезде ситкома. Сериал использует черный юмор для исследования депрессии, зависимости, травмы и экзистенциального кризиса. Шоу не предлагает легких ответов, не обещает, что всё будет хорошо, но через абсурдистский юмор показывает, что можно продолжать жить даже с осознанием жизни без гарантированного смысла. В одном из эпизодов БоДжек говорит: «Каждый день становится немного легче. Но ты должен делать это каждый день — в этом сложность». Эта реплика стала мантрой для многих людей, борющихся с депрессией.

Создатель сериала Рафаэль Боб-Ваксберг объяснял в интервью: «Мы не хотели делать шоу, где депрессия излечивается в конце сезона. Реальность такова, что многие люди живут с этим всю жизнь. Черный юмор позволяет говорить об этом честно, не превращая в мелодраму и не обесценивая опыт». Фанаты сериала часто пишут, что он помог им почувствовать себя увиденными: что их борьба признается и уважается, а не игнорируется или романтизируется.

Британский сериал «Дрянь» (2016–2019) Фиби Уоллер-Бридж использует черный юмор для исследования горя, сексуальности и самоуничтожительного поведения. Главная героиня, которая так и остается безымянной, постоянно обращается к камере, разрушая четвертую стену, и комментирует абсурдность своей жизни. В первом сезоне постепенно раскрывается, что её едкий юмор и беспорядочные связи — это способ справиться со смертью лучшей подруги, в которой она чувствует себя виноватой.

Во втором сезоне есть сцена исповеди, где героиня признается священнику, что не знает, как жить, и отчаянно хочет, чтобы кто-то дал ей ответ. Их разговор, балансирующий между иронией и искренностью, становится одним из самых уязвимых моментов сериала. Юмор здесь больше не служит щитом. Он трескается, позволяя боли проявиться напрямую. Эта сцена показывает, как черный юмор может быть не только защитой, но и мостом к уязвимости.

Сериал «Русская кукла/Жизни матрёшки»(2019-2022) с Натальей Лионн исследует травму через повторяющуюся временную петлю: героиня снова и снова переживает день своей смерти. Черный юмор здесь служит способом справиться с навязчивыми мыслями и паттернами поведения, которые характерны для ПТСР и депрессии. Героиня Надя постоянно шутит о своей смерти, превращая ужас повторения в абсурдистскую комедию. Но по мере развития сюжета становится ясно, что петля — это метафора того, как травма заставляет нас снова и снова проживать одни и те же болезненные моменты.

Сценаристка и актриса Наталья Лионн, сама пережившая зависимость и едва не умершая от передозировки, часто намекала, что для нее черный юмор — это не отрицание боли, а признание её абсурдности. Когда ты снова и снова делаешь одни и те же ошибки, это одновременно трагично и смешно. Признание комического в этом — первый шаг к изменению.

Нейробиологические исследования показывают, что смех активирует выброс эндорфинов и дофамина: нейромедиаторов, связанных с удовольствием и облегчением боли. Исследование, проведенное в Стэнфордском университете и опубликованное в журнале Neuron в 2003 году, показало, что юмор активирует мезолимбическую систему вознаграждения мозга, ту же систему, что активируется при употреблении наркотиков или при влюбленности.

Но черный юмор работает иначе, чем обычный. Исследования физиологических эффектов смеха показывают, что юмор и смех могут модулировать уровни стресс-гормонов и способствовать снижению физиологических реакций, связанных с напряжением и тревожностью. Когда мы смеемся над тем, что нас пугает, мы буквально переучиваем мозг не воспринимать это как угрозу.

Это объясняет, почему люди с депрессией так часто тянутся к контенту с черным юмором. Депрессия — это не только подавленное настроение, но и непрекращающийся внутренний монолог: я бесполезен, ничего не имеет смысла, лучше бы меня не было. Эти мысли приходят автоматически, без приглашения, и от них невозможно просто отмахнуться.

Черный юмор позволяет вынести этот внутренний ад наружу. Он превращает мысль в объект, а не в приговор. Когда человек смеется над мемом Я хочу умереть, он не обязательно хочет умереть. Он узнаёт себя в этой фразе и одновременно делает шаг в сторону от неё. Ирония создаёт дистанцию: мысль всё ещё здесь, но она уже не выглядит всемогущей и окончательной.

Психотерапевты говорят/пишут, что в работе с депрессией важно научиться замечать свои мысли и не принимать их за истину. Черный юмор делает то же самое, только без терминов и упражнений. Он говорит: «Да, эта мысль существует. Да, она страшная. Но посмотри, насколько она абсурдна, что над ней можно посмеяться». Это не исцеление и не выход из депрессии, но это короткая передышка. А иногда именно эта передышка и не даёт человеку утонуть.

Фильмы и сериалы с черным юмором служат своего рода зеркалом, в котором зрители видят свои собственные страхи и боль, но в безопасной, эстетически оформленной форме. Это создает то, что психологи называют терапевтической дистанцией — достаточно близко, чтобы резонировать эмоционально, но достаточно далеко, чтобы не быть подавляющим.

Важно признать, что черный юмор — это обоюдоострый инструмент. Граница между терапевтическим юмором и оскорбительной бесчувственностью тонка и часто субъективна. То, что помогает одному человеку справиться с травмой, может ретравматизировать другого.

Психологи в своих работах о юморе и травме отмечают: ключевой вопрос — кто шутит и над кем. Когда люди шутят о собственной травме или опыте своей группы, это может быть освобождающим. Когда посторонние шутят о чужой боли, это часто становится формой агрессии.

Это объясняет, почему шутки ветеранов о войне воспринимаются иначе, чем те же шутки от людей, никогда не бывавших на войне.

В контексте кино это означает, что важна авторская позиция. Взвод и Цельнометаллическая оболочка работают, потому что за ними стоят люди (Оливер Стоун — ветеран, Стэнли Кубрик — режиссер, глубоко изучивший военную психологию), которые понимают материал изнутри. Доктор Хаус работает, потому что создатель сериала консультировался с настоящими врачами и показывает, что за цинизмом стоит боль.

Но есть примеры, где черный юмор скатывается в нигилизм или эксплуатацию. Некоторые критики обвиняли поздние сезоны Декстера в том, что они перестали критически смотреть на главного героя и начали глорифицировать его насилие. Финал сериала был встречен разгромной критикой отчасти потому, что казался безответственным в обращении с темой серийных убийств.

Для кого-то Южный Парк — это освобождающая сатира, которая не признает никаких табу. Для других это бесчувственная эксплуатация чужой боли. Обе позиции имеют право на существование, и задача создателей — максимально четко обозначить свою этическую позицию.

Важно отметить, что восприятие черного юмора сильно зависит от культурного контекста. То, что приемлемо в одной культуре, может быть оскорбительным в другой. Британский и ирландский юмор традиционно более темный и саркастичный, чем американский. Российский юмор часто строится на абсурде и трагикомедии. Достаточно вспомнить традицию смеха сквозь слезы в русской литературе от Гоголя до Зощенко.

Советское и постсоветское кино полно черного юмора, часто связанного с критикой системы. Фильмы Эльдара Рязанова, такие как Ирония судьбы, или С легким паром! (1975) или Служебный роман (1977), используют юмор для показа абсурдности советской бюрократии и унылости повседневной жизни. Кин-дза-дза! (1986) Георгия Данелии — это фантастическая притча, где черный юмор служит инструментом социальной критики, показывая через абсурдную инопланетную цивилизацию недостатки советского общества.

В постсоветский период черный юмор стал еще более едким, отражая травмы перехода к капитализму и распада привычного мира. Фильмы Алексея Балабанова, особенно Брат (1997) и Груз 200 (2007), используют черный юмор для исследования насилия и моральной деградации. Груз 200 — это фильм, где юмор практически отсутствует в прямом виде, но вся ситуация настолько абсурдна и чудовищна, что вызывает реакцию, близкую к истерическому смеху.

Современные российские сериалы, такие как Метод (2015-2020) или «Эпидемия» (2019), также используют черный юмор, хотя и более сдержанно. В них он служит способом справиться с тяжелыми темами: серийными убийствами, эпидемиями, социальным распадом, не скатываясь в чистую мелодраму.

В итоге черный юмор в кино и сериалах выполняет множество функций. Он служит психологическим защитным механизмом, позволяя зрителям справляться с тревогой, депрессией и экзистенциальным страхом. Он создает сообщества солидарности, где люди могут разделить свой опыт страдания, не впадая в сентиментальность или отчаяние. Он функционирует как социальная критика, высмеивая абсурдность систем власти, которые причиняют страдания.

Но, возможно, самая важная функция черного юмора — это сопротивление. Сопротивление идее, что страдание должно молчать. Сопротивление требованию быть всегда позитивным, всегда оптимистичным. Сопротивление тирании серьезности, которая часто используется для подавления критического мышления.

В конце концов, как говорил персонаж Чарли Чаплина: «Жизнь — это трагедия вблизи и комедия издали».

Черный юмор позволяет нам одновременно находиться в обеих перспективах, видеть и трагедию, и комедию, и в этом двойном видении обретать что-то вроде мудрости. Или хотя бы способности продолжать смотреть, продолжать смеяться, продолжать жить.

И да, черный юмор — это искусство!